«Не все машины доехали, очень многие были обстреляны — трупы в машинах сидят»
Первые беженцы из ЛДНР начали приезжать во Владимирскую область ещё до начала военной спецоперации на Украине. Большинство из них ехали сюда самостоятельно и осознанно — к друзьям или родственникам. С середины марта к нам уже централизованно поездами везут беженцев группами по 300-400 человек. Некоторые из них даже не знали о существовании нашей области. Томикс 29 марта поговорил с Юлией Щербаковой, приехавшей во Владимир 18 марта из Мариуполя. Она рассказала, как она и её семья выживали две недели в центре непрекращающихся боев, каким образом им удалось оттуда выбраться и как их встретил наш город.Неприметная совдеповская гостиница «Доброе» находится на слиянии двух дорог — «Пекинки» (она же улица Растопчина) и Добросельской.
Кто бы мог подумать, что за потертым фасадом скрывается комфортабельное убежище для беженцев из Мариуполя.
На входе сидят два полицейских в форме. Они внимательно вглядываются во всех входящих в гостиницу. По периметру холла стоят столы, на которых разложены брошюры с контактами волонтерских организаций. Здесь же стоит большой стенд с инструкциями: как получить документы, куда обращаться по поводу трудоустройства, кто занимается определением детей в садик.
«Подождите, пожалуйста, в холле. Сейчас я вещи на второй этаж занесу и спущусь к вам», — говорит мне по телефону Юлия Щербакова. Она здесь главная активистка. Составляет списки для волонтёров, разносит «гуманитарку» по комнатам.
Через пару минут по лестнице сбегает стройная брюнетка лет 35, пробегает мимо меня через холл и на входе в жилой коридор останавливается.
«Вы Елизавета? — резко обернувшись, спрашивает меня Юлия. — Пойдёмте в детскую, там поговорим».
Детская — это один из трёх номеров, предоставленных семье женщины. В комнате стоит двуспальная кровать, на которой спят двое детей Юлии: восьмилетний сын и пятилетняя дочь. Рядом с кроватью — столик. Он завален учебниками, книжками и игрушками. Всё это Юлии принесли из соцзащиты волонтёры. Семья женщины приехала к нам «налегке» — с одной сумкой самых необходимых вещей. Дети успели забрать только игрушечный паровозик. «Я им говорю, сохраните, это с Мариуполя, — повествует Юлия, показывая на паровозик. — Его нам там женщина дала поиграться».
Юлия Щербакова приехала во Владимир в ночь с 19 на 20 марта. Из зоны боевых действий она смогла вывезти троих детей, мужа и свекровь. Добирались до нашей области они три дня: сначала пешком, потом ехали на автобусе и, наконец, пересели на поезд.
Томикс: Как вы выбрались из Мариуполя?
Юлия: Шестнадцатого вышли, пешком десять километров от города шли до блокпоста в Никольском (посёлок городского типа в Донецкой области). Нас там посадили на автобусы и отвезли в само Никольское. Ну, по-нашему это Володарское — только год как переименовали. Там уже ДНР (село находится под контролем вооружённых сил Донецкой народной республики), поэтому мы поехали в ту сторону, чтобы выехать в Россию. Там нас высадили, мы пошли в школу (один из пунктов помощи беженцам). Нас там покормили. Мы последние три дня практически не ели. Я поэтому перестала кормить грудью ребёнка, потому что нечего кушать (молоко пропало). В этой школе нас разместили и уже там мы узнали, что стоят автобусы. Мы даже не знали куда они едут. Мы встали в очередь и спрашивали: «Куда?». Нам ответили: «Ростов или Таганрог». Вообще с Мариуполя до Таганрога ехать четыре часа на машине, но мы ж ехали объездными путями там, где ДНР. Дорог нет, яма на яме. Тринадцать автобусов нас ехало и где-то около десяти частных машин — своим ходом кто [ехал]. Мы были в одиннадцатом автобусе. С сопровождением военных в начале мы ехали, потом сами. Нас везли водители чечены. А они ж дороги не знают! Мы два раза возвращались чуть ли не в Мариуполь. Мы: «Куда вы нас везёте обратно?». Темно, они уставшие уже, но они с нами 24 часа в дороге были. <…> И мы-то только прямую дорогу знаем, а тут нельзя напрямую — где-то Украина, где-то ДНР. Объезжать надо там, где не бомбят, потому что вся бы колонна могла попасть бы под обстрел. <…> Это не специализированные автобусы комфортабельные. Нет, это обычная маршрутка — меньше, чем у вас автобусы ходят. На 16 человек. А сзади место для инвалидов. И вот у меня там стояла коляска и пакеты. Там я памперсы меняла все эти 24 часа ребёнку. На таможне нас 11 часов продержали, потому что абсолютно у всех проверяли телефоны, телефонные книги, нас допрашивали всех, проверяли фото, спрашивали, есть ли у нас там [на Украине] военные друзья, знакомые, родственники. И вот когда допросили, нас посадили в автобус. Мы ехали в Таганрог сначала. Нас привезли на вокзал и с вокзала посадили сразу на поезд. <…> Мы не знали, куда мы едем. Нам было всё равно, куда мы едем — лишь бы где не бомбили. Потому что в Володарском очень слышно, как бомбят. Я там не собиралась оставаться. Некоторые остались, но это опасно. Сейчас не бомбят, а час-два и начнут то же самое, что и в Мариуполе. Мы вообще не думали, что Мариуполь будут трогать. Мы думали, как в 14-м, с востока сёла [побомбят] три-четыре дня и всё. Мы не ожидали, что Мариуполя не будет, и столько наших мирных жителей погибнет. И 16-го, когда мы выехали, мы шли по как бы названному коридору (имеется в виду зелёный коридор, проложенный для безопасного вывода мирных жителей из зоны боевых действий), но это ж не коридор. Ни с той, ни с той стороны не прекращалась война. Как стреляли, так и стреляют. Как хренячили градом, так и хренячат. Как били миномёты и танки, так и били. Там же уличные бои, вы понимаете?
Юлия пальцами рисует на мягком пледе, разложенном на кровати, схему выхода из города.
«Вот на этой улице «Азов» батальон (запрещен в РФ). — Параллельно этой линии рисует другую. — А на этой улице — ДНР (армия Донецкой народной республики). И вот идёт вот так перестрелка», — показывает Юлия зигзагом.
Томикс: Где вы находились до ухода из города?
Юлия: Мы сидели в ТерраСпорте (TERRASPORT — спортивный комплекс на окраине центра Мариуполя), где было пять тысяч человек. У нас там было 16, как мы назвали, «терр» — ну, комнат.
<…> Мы были в подвале. Там на полу такое, как тонкое пенопластовое, покрытие. Плюс ещё на первом этаже люди в коридорах сидя спали, на полу детки на плитке спали. На втором этаже тоже. Но там даже стёкол уже не было, а люди всё равно там находились. А где ещё? Вокруг дома все сожжены. Их нету. В начале — в том районе война (Юлия показывает рукой вправо), в том районе война (показывает влево). Потом как-то во всех районах война. А потом оно [радиус боевых действий], знаете, сужалось, и мы, получилось, как в центре.
Юлия берёт рядом лежащие блокнот, радужный поп-ит и игрушку-змейку и начинает из них складывать схему расположения убежищ.
Вот «Савона» — кинотеатр (выкладывает змейку). Вот мы (ниже кладёт блокнот). Идти десять метров. А вот через дорогу (берёт поп-ит и кладёт справа от блокнота) Торговый техникум (Мариупольский колледж Донецкого национального университета экономики и торговли имени Туган-Барановского) прямо напротив нас.
Скриншот с Google Maps
Тут люди, тут люди и тут люди (Юлия с силой ударяет пальцем по каждой из «точек»). Нас было [в «ТерраСпорте»] пять тысяч человек, в последние дни — шесть тысяч. Здесь была тысяча (показывает на поп-ит). Здесь (тыкает в змейку) были в основном старики, женщины преклонного возраста. Их с нашего «ТерраСпорта» туда переместили. И наши мужчины, которые готовили на улице кушать, кормили этих бабушек. Они [мужчины] мало того, что под пулями готовили, они им кушать носили [под пулями].
Томикс: Как вы поняли, что нужно уходить?
Юлия: К нам постучали в без пятнадцати девять утра 16-го марта. Я как чувствовала. Я 15-го сложила всё. Я сложила медикаменты, собрала сумку. Утром [16-го марта] рано проснулась, ну, в принципе, как обычно. Ночью-то практически не спишь. И ещё до сих пор осталась привычка: берёшь телефон, смотришь на время — во сколько начался обстрел. Ага, притихло, смотришь — ага, сейчас будет опять обстрел. Знаете, когда сидишь, слышишь: о, прилёт, о, отлёт. Ты уже понимаешь — летит самолёт. Ближе под стеночку садишься, детей накрываешь одеялком и молишься. Если сейчас прилетит авиабомба, то лучше всех насмерть, чтобы мои дети не остались без меня, либо же я не осталася без них. Так же [с такими же мыслями] мы шли пешком по минам неразорвавшимся. У меня вообще был экстремальный поход, потому что я шла с коляской. Я не могла пройти через дворы — там воронки. Люди без коляски — они ж обойдут, а мне никак. Я шла по трассе. Я шла прямо, мимо 17-го рынка, потом повернула на ПортСити (ПортCity — крупный торговый центр на северо-западной окраине Мариуполя). Там уже стояли русские военные. Они там детям давали шоколад, мне в коляску напихивали скумбрию, кукурузу. Я говорю, дайте лучше сигарету (смеётся). Потому что последние 15 дней бычки курили. Нигде ничего нету. Магазины одни либо открыли сами хозяева и сказали местным: «Забирайте продукты». Ну, он [магазин] сейчас стоит через полчаса он сгорит. Либо же те, которые не открывали — было мародёрство.
Всего у Юлии четверо детей: старшему сыну 16 лет, младшему — 8, старшей дочери 5 лет, а младшей 4 месяца. Старший сын остался в Мариуполе. Когда всё началось, он был в гостях у родного отца (первого мужа Юлии). В том районе, где живёт бывший муж женщины, велись активные перестрелки — она физически не могла туда добраться. С началом боевых действий в городе пропала сотовая связь, и со второго марта Юлия не могла дозвониться до сына, пока не доехала до Новоазовска. Только тогда она узнала о том, что дом бывшего мужа был разрушен девятого марта — остались только стены. «Их спас подвал», — говорит Юлия.
Юлия: Пока мы ехали, я постоянно пыталась поймать связь. Позавчера я узнала, что моя мама жива. Семь дней назад я узнала, что моя сестра жива. Она в Мелекино (село на юге Донецкой области) тоже под Мариуполем. Мой сын чуть-чуть дальше от неё. Он с отцом, бабушкой и дедушкой. Они живы и собака с ними — лабрадор. Всё нормально. Он [сын] будет выезжать ко мне, как только всё утихнет.
Томикс: Остальные ваши родственники будут уезжать?
Юлия: Сестра не может выехать, потому что она в Мелекино.
Женщина снова берёт блокнот, поп-ит и змейку, чтобы наглядно показать географию местности. Поп-ит иллюстрирует Милекино. На «север-северо-восток» от него Юлия положила блокнот, который обозначает Мариуполь, а к «северу» от блокнота положила змейку — Никольское.
Вот смотрите. Здесь (показывает на поп-ит) стоит ДНР блок-пост. Здесь (показывает на территорию между поп-итом и блокнотом) через 10 километров стоит «Азова» (запрещен в РФ) блок-пост. Она [сестра] проезжает [блок-пост] ДНР — они её впускают в Мариуполь, а азовцы не впускают. Они выпускают, но не впускают. А чтобы приехать в Россию, надо выйти отсюда [через Мариуполь]. <..> Первая партия [беженцев], которая ещё 15-го числа выехала, ехала через Бердянск — там тогда ещё не так бомбили. Нам говорили, по каким дорогам лучше идти, где меньше стреляют. Даже писали: «Ехать только по следам машин». Всё везде заминировано. Можно подорваться на бомбе. Но не все машины доехали, очень многие были обстреляны — трупы в машинах сидят. <…> Это рулетка. Вот нам повезло 16-го — мы дошли. 17-го азовцы («Азов» запрещен в РФ) стреляли людям в спины. Вот девочка, её папа, мама и бабушка шли [из Мариуполя]. Девочке и бабушке ноги постреляли. Они живы, но три недели без медикаментной помощи, без ничего… Пятилетнюю девочку в голову в упор застрелили. Российские военные хоронили эту девочку. Из старого шифоньера гробик сделали и хоронили на шторах — опускали в могилу. <…> Сейчас же все мариупольцы захоронены во дворах.
Томикс: Кто координировал вашу эвакуацию из Мариуполя?
Юлия: Российские военные — молодые мальчики 20-ти лет. Я спросила: «Дитё, сколько тебе лет?». А он стоит худенький, вот этот автомат (показывает, как автомат на плече висел). Он говорит: «Мне двадцать». Ну, дееети. Я говорю: «Ты знал, куда ты идёшь?». Он говорит: «Нам сказали, на учения». Они сами вот такие худенькие, перепуганные. Моему сыну будет 17 лет. Он [солдат] далеко не ушёл от моего сына. А везли [на автобусах] нас уже чечены. Нас не выводили, нам просто сказали, как лучше пройти. Сказали: «Для сохранения ваших жизней вам лучше уйти отсюда, потому что будет авиа-зачистка». Я не знаю, стоит этот «ТерраСпорт» до сих пор или нет. «Савону» обстреляли 15-го числа, но само здание стояло. Нас обстреливали шесть дней. Все вокруг машины полностью сгорели. Это машины людей, которые там прятались. За нами девятиэтажка — сгорела, попадание снаряда было.
Юлия с семьёй прятались в убежище две недели. Большую часть времени люди там пили техническую воду. Когда выпал снег — набирали его и топили. Через девять дней после приезда Юлии в «ТерраСпорт» туда начал подвозить воду местный житель. Он установил на свои «Жигули» цистерну и подвозил под обстрелами по две тонны воды в день. Набирал с «кринички» (колодца) на окраине Мариуполя — тоже под обстрелами.
Централизованного туалета в подвале бывшего спорткомплекса не было. Для детей поставили один оставшийся унитаз — в него вставляли пакеты, а потом их выносили на улицу. Для женщин со стороны чёрного входа выкопали во дворе ямы и отгородили их дверями. «Ты идёшь писать — и ты сразу какаешь. Если кричат: «Самолёт!», то на ходу ты надеваешь штаны и бежишь», — вспоминает Юлия.
Здесь же, рядом с «туалетами», готовили еду — на кострах.
За неделю до начала спецоперации её муж попал в больницу с инфарктом. Ему поставили два стента. Забрать его Юлия пыталась с самого начала, но врачи не давали. Мужчину выписали только первого марта. Тогда в Мариуполе уже не ходил транспорт и пропадала сотовая связь.
В «ТерраСпорт» они приехали из центра города, где снимали жильё в частном секторе, пока их дом ремонтировали. Ремонт закончился в 20-х числах февраля. Тогда же семья начала перевозить вещи. «Все детские вещи я туда увезла. Оставила Доминике с Олегом (старшая дочь и младший сын) двое штанов, двое кофт, Диане (младшая дочь) — пять бодиков. Вот с этим мы шли в подвал», — перечисляет Юлия, загибая пальцы.
В ночь с первого на второе марта в 23:30 начался обстрел центра Мариуполя.
Юлия: Я как сейчас помню это 23:30. У меня такие электронные часы на телевизоре [время показывали]. <…> Я легла и услышала такой звук: ссссссш. И потом как будто петарда разрывается: тррррр. И начинается: БУХ — в одной стороне, БУХ — в другой стороне. Я за секунду хватаю коляску, в ней у меня малая спала, хватаю свекруху (с ней спали дети) и думаю: «Несущая стена». У нас подвала в доме нет. Я их вот так вот сажу (Юлия показывает, как усаживала детей и свекровь на пол к стене) и ору: «Лёша, бегом сюда!». А он не может понять, что происходит! Человек с больницы только выписался. <…> В пять-шесть утра, когда посветлело, я уже увидела [что на улице творилось]. Одному мужику повезло — снаряд огромный такой (Юлия разводит руки почти на метр) в забор попал. Два дома сгорели. Там люди спали.
Томикс: Оповещения об обстреле не было?
Юлия: Сирены были, но уже потом. <…> И меня бесил тот факт, что они гудят, когда уже всё обстреляли.
В дом Юлии тоже попал снаряд. Когда это произошло — она не знает. Узнала от соседа, когда на границе с Россией появилась связь. «Он сказал: «С моей стороны твоей части дома — нету». Стена одна стоит», — рассказывает женщина.
Томикс: Украинские военные вам чем-то помогали?
Юлия: Нет, «Азов» батальон (запрещен в РФ) у нас в «ТерраСпорте» прятался — грелся. Я утром встала в шесть, пошла пописать. Смотрю — военные. А вот тут вот на руке (показывает на левое предплечье) наклеечка «Азов». Я говорю: «А что вы тут делаете?». Они говорят: «Греемся». Стояли они на входе [в здание]. Я сразу поняла, что они прячутся <…> Помогали только вот эти тренера, которые там [в «ТерраСпорте»] работали. Стёкла выбило взрывом — они сразу всех организовали, пошли заколачивать. <…> Рядом упала авиабомба — сразу все стёкла и двери вылетели, все деревяшки, что набили, опять вылетели.
Поначалу с едой и вещами мирным жителям в «ТерраСпорте» помогал Красный Крест. Потом на помощь пришли «соседи» — такие же люди, которые прятались в других подвалах рядом. Под пулями бегали в открытые магазины в поисках еды и тёплых вещей. Проходили мимо и отдавали то еду детям, то памперсы, то игрушки — кто что мог.
Юлия: Я помню, как-то вышла на центральный вход и прямо перед ним градом ударило, а напротив стоят азовцы («Азов» запрещен в РФ). Я уже иду, меня трясет, потому что я не могу уже. Слава Богу, валерьянка была. Да я и сейчас на успокоительных. А мы тогда валерьянку и корвалол по кругу передавали.
Во Владимир Юлия уехала с одной сумкой. В ней были памперсы, смесь, детская бутылочка, корвалол, валидол, два пледа, пачка влажных салфеток и бутылка подсолнечного масла «Олейна». До начала спецоперации она работала парикмахером. Три года назад открыла свой салон красоты, а после рождения младшей дочери начала торговать пледами и детской одеждой. Салон тоже разрушило обстрелом.
Когда Юлию с семьёй везли в Таганрог, она думала, что там и останется. Но автобус остановился на вокзале и всех беженцев сразу же пересадили на поезд. Никто не сказал, куда едет этот поезд. Да и самим людям было без разницы — «лишь бы туда, где не бомбят». Свою поездку на поезде Юлия вспоминает со смехом.
Юлия: В поезде я у проводницы начала спрашивать, куда мы хоть едем. Они [проводники] нам сказали: «Город Владимир, Московская область». Я крёстному своему пишу. Он у меня в Якутии уже работает девять лет на судоремонтном заводе. Он тоже с Мариуполя. Он говорит: «Где вы находитесь?». Я говорю: «Город Владимир, Московская область». Он говорит, не может быть, Владимир — это Владимирская область.
Томикс: Вы здесь отдали детей в школу и в детский сад?
Юлия: Да, сын ходит в 28-ю, а Доминика в 89-й садик.
Томикс: Детей как-то централизованно в школы и детские сады развозят или родители сами их водят?
Юлия: Нас только в первый день отвезли на автобусе. Он (показывает на сына) ходит с двумя мальчиками со второго этажа, а Доминику я сегодня первый день в садик водила.
Девочку сразу с вокзала забрала скорая помощь. Кроме истощения, из-за технической воды, которую пили в «ТерраСпорте», у неё началось кишечное отравление, сопровождающееся невосприятием воды, еды и лекарств. Доминика пролежала в больнице больше недели. По словам Юлии, все, кто приехал из того подвала, слегли с болезнями. У кого от сырости заболели суставы, кто-то тоже слёг с отравлением. У мужа Юлии, кроме обострения его проблем с сердцем, врачи нашли ещё и пневмонию — по приезде во Владимир он начал кашлять кровью. «Мы спали в куртках, одетые и обутые. Температура, как на улице — минус десять. Спали на полу», — объясняет женщина. Алексея только вчера выписали из больницы, а сегодня к нему уже приходил терапевт — выдал лекарства на два дня. В ближайшее время мужчина пойдёт оформлять группу по инвалидности.
Семье Юлии выделили три комнаты: одна для детей, вторая для Юлии и её мужа, третья — свекрови и её сестре. В каждой комнате есть ванная, холодильник, микроволновка и телевизор. Горничная убирается каждый день. «Нам сначала сказали, что уборка будет раз в восемь дней. А тут смотрю — один день пришла [горничная], второй день пришла, — удивляется Юлия. — Кровать каждый день перестилают, даже полотенца меняют». Тут она позвала меня к себе в ванную и предложила потрогать свежие полотенца, чтобы я убедилась в их чистоте. В подвале гостиницы специально для беженцев поставили пять стиральных машин. Кормят людей здесь три раза в день. Еду привозят в полевых термосах и разносят по комнатам. На вопрос, всё их устраивает в условиях, Юлия отвечает однозначно — «всё прекрасно».
«Единственное, чего не хватает, но нам это привезли волонтёры — варенье, огурчики, помидорчики. Сегодня мы вот открыли икру кабачковую домашнюю. Это очень вкусно и за этим скучаешь», — говорит Юлия.
Томикс: Какую финансовую поддержку вам оказывает государство?
Юлия: Мы вот ждём десять тысяч единовременных выплат. Мы уже открыли счета в Сбербанке. Я думала она [выплата] распространяется и на детей, а, оказалось, нет — только на взрослых. То есть я на свою семью из пяти человек получу только 20 тысяч рублей.
Юлия приехала в Россию фактически без денег. Она привезла с собой наличными гривны. Однако обменять она их не может. Ни в соцзащите, ни в банках ей не могут сказать, по какому курсу совершается обмен. Кроме того, самостоятельно обменять деньги она тоже не может — в банках ей отказывают. Сейчас у женщины даже нет денег на проезд. Живёт семья в пределах шаговой доступности от гостиницы.
Младший сын Юлии ходит во второй класс. В мариупольской школе русский язык преподавался раз в неделю, из-за этого мальчик здесь отстает по программе. Пока в школе каникулы, мальчик ходит на дополнительные занятия.
Все учебники в прошлой школе были на украинском. Юлия признаётся, что из-за этого Олегу было тяжело учиться. «Нам вот задают загадку. Да чтобы мне перевести загадку на украiнськой мове — окей, Гугл», — жалуется женщина.Тут в комнату тихо заходит свекровь Юлии Любовь, укачивая на руках Диану — самую младшую в их семье. Кстати, Любови сегодня исполнилось 65 лет. Так же тихо, как вошла, она села на кровать и начала внимательно слушать наш с Юлией разговор.
На фото слева направо: младший сын Юлии Олег, свекровь Любовь, младшая дочь Юлии Диана и сама Юлия
Юлия: Мы в Мариуполе не разговариваем на укрАинском вообще. <…> У нас только вот это «гэ», «шо». Это западная Украина — она украиноязычная. И когда они к нам приезжали на море отдыхать — у них же моря нет — с Карпат, мы сразу это понимали: «Тю, западенщина понаехала». Они все исключительно на украинском языке разговаривают. У нас в Мариуполе даже дети в школах по-русски говорят. <…> Вот ещё одно было. У нас есть торговая сеть «Ева». У меня там подружка работала. И я так ржала [над ней]. Заходишь к ней [в магазин], она стоит на кассе. Я говорю: «Ну, давай, давай». А она должна сказать, потому что их там прям обязывали. И она: «Вiтаю вас у «Єві». Пакет потрiбен? (Приветствую вас в «Еве». Пакет нужен?)». (Юлия в голос рассмеялась) Она ж на украинском не разговаривает, поэтому это так смешно звучит. Это ломаный язык. Как вот наш президент Зеленский, который всю жизнь вёл КВН на русском языке и сейчас вот это — (пародирует акцент Зеленского).
Томикс: В западных СМИ пишут, что большинство украинцев едут на запад. Почему вы туда не поехали? Почему решили ехать в Россию?
Юлия: А что там [на западе]? Как вот по нашим новостям рассказывали, что людей из Мариуполя эвакуировали в Запорожье. А как их эвакуировали, вы знаете?
Томикс: Как?
Юлия: Беженцы с Мариуполя шли 25 километров пешком до Бердянска. Почему автобусы с Украины не могут приехать в Мариуполь — посадить людей, отвезти? Почему женщины с детьми идут 25 километров пешком? <…> У кого есть машины — хорошо, но не все могут на машинах — нету бензина.
Томикс: То есть вам было просто проще в нашу сторону идти?
Тут в разговор решила вступить свекровь Юлии.
Любовь: Никто ж ничего не планировал — мы шли, убегали.
Томикс: Просто так получилось?
Юлия: Причём тут «так получилось»? Я бы, допустим, не пошла бы на украинскую сторону. У меня свекровь с России, у меня муж — чистокровный россиянин. Зачем я буду идти туда? Кому мы там нужны?
Любовь: Где нас ненавидят. Там по-русски скажешь…
Юлия: Да! Они [западные украинцы] говорят, мы — предатели родины. Мы позорим украинский народ, разговаривая на русском языке. Вон по новостям показывали, выступала какая-то белобрысая. Говорит, не позорьте наш народ, разговаривая на фашистском языке. В смысле, на фашистском языке? Я всю жизнь говорю по-русски. Я родилась и не разговаривала ни дня по-укрАински. Мы все — одно целое, мы славяне — одни и те же. Я не разделяю украинца и русского. <…>
Любовь: Я помню, как они [украинские власти] заставляли нас поменять гражданство на украинское. У меня же сначала был российский паспорт. Я уехала с мужем в 83-м году [в Мариуполь], тогда Жданов ещё был. И вот осели — 40 лет я там прожила.
По речи Любови вообще трудно понять, что она имеет какое-то отношение к Украине. Как сказала Юлия, у неё всё ещё остался «московский акцент».
Любовь: Меня местные сразу вычисляют. Меня спрашивают: «Вы откуда?». Я говорю: «Местная». Мне говорят: «Не рассказывай. Мы слышим ваш разговор. Вы — кацапка».
Интересный факт: западенцы называют русских «москалями», а восточные украинцы — «кацапами».
У Любови на Украине тоже остались родственники: две дочери, четверо внуков. Когда она начинает рассказывать об этом, её голос резко ломается, а в глазах собираются слёзы. Дети Любови также, как и родственники Юлии, не могут выехать из Мариуполя. «Просто мы очутились в разных концах города. <…> Где сейчас идут бои — там сейчас живут мои дети. Я не знаю, где они, со второго числа», — говорит Любовь и крепче прижимает к себе четырехмесячную Диану.
