84 года назад, 27 декабря 1938 года, в пересыльном лагере Владперпункт (Владивосток) скончался русский поэт, прозаик, эссеист, переводчик и литературный критик Осип Мандельштам. Ему было 47 лет.
Судя по бумагам НКВД, умер он от тифа. Но есть и другие версии. Якобы кто-то видел, как Осип Эмильевич, находясь в колонне зэков, обессилев, упал, и охрана просто оттащила его в общую яму, где складировали трупы. Другой очевидец утверждал, что его забили до смерти за пайку хлеба. Правды, скорее всего, уже никто не узнает.
Направляясь в столыпинском вагоне к последнему своему пристанищу – в самых кишках пространства, которым государство владело, как написал Иосиф Бродский, – осужденный поэт, скорее всего, не миновал нашу местность. Этап из Бутырок могли гнать через Александров (современные поезда, отправляясь с Ярославского вокзала, идут именно через Александров) или через Владимир.
Если верно первое, то, получается, Осип Эмильевич невольно в самые страшные часы своей жизни посетил город, где когда-то разыгрывался финал его любовной драмы с не менее знаменитым поэтом России – Мариной Цветаевой. Об их отношениях написано много, в том числе об эпизоде, когда Мандельштам последовал за Мариной в Александров. Здесь нет смысла пересказывать то, что можно без труда найти в интернете.
Воспоминания об этом визите оставили и сами герои истории. Марина Цветаева – в прозе, написав в 1931 году «Историю одного посвящения», Осип Мандельштам – стихотворно, создав «Не веря воскресенья чуду».
«Мандельштаму в Александрове, после первых восторгов, не можется. Петербуржец и крымец – к моим косогорам не привык. Слишком много коров (дважды в день мимо-идущих, мимо-мычащих), слишком много крестов (слишком вечно стоящих)», – читаем в «Посвящении…».
Мандельштаму в Александрове было неуютно. Он нервничал. Тревожился. Наконец, просто сбежал. Вернее, уехал. В Крым, в Коктебель, к поэту Волошину. И решительного объяснения между ним и Мариной Цветаевой не случилось.
У каждого из этих великих людей сложилась своя судьба – по-своему трагическая. Осип Мандельштам погиб в сталинских лагерях. Марина Цветаева свела счёты с жизнью в сорок первом в Елабуге.
Имя Мандельштама в «официальной» советской литературе впервые после забвения было упомянуто в начале 1960-х. Автор термина «оттепель» Илья Эренбург в мемуарах «Люди. Годы. Жизнь» писал: «Кому мог помешать этот поэт с хилым телом и с той музыкой стиха, которая заселяет ночи?»
Кому он мог помешать, впрочем, понятно. После знаменитых стихов о Сталине: «Мы живем, под собою не чуя страны…» оставаться свободным в стране, катящейся к тотальному террору, было невозможно. И, получив в середине 1930-х ссылку, в тридцать восьмом он пошёл по этапу.
Но вот что любопытно. Даже такие «противоположные» поэты, как Иосиф Бродский и Евгений Евтушенко сходятся в мысли о том, что Осип Мандельштам не был идейным противником советской власти или Сталина. Режим был отвратителен его сущности.
«Он не был политическим поэтом. Это эстетическое отвращение к новой власти, к её косноязычию. Он чувствовал мерзость террора, поведения этих людей, отсутствие моральной и нравственной гигиены» – говорил Евтушенко в документальном фильме о Мандельштаме.
«…инстинкт самосохранения у него давно уступал эстетике. Мандельштама от современников отличала колоссальная интенсивность его лиризма, потому-то он и стал сиротой эпохи, «бездомным союзного значения». Ибо лирика есть нравственность языка, и главенство её над всем, чего можно достичь в человеческих отношениях, какими бы высокими они не были, и составляет произведение искусства, даёт ему жизнь. Поэтому-то железная метла, чьим предназначением была духовная кастрация всего населения, миновать его не могла» – писал Иосиф Бродский в эссе «Дитя цивилизации».
Сегодня с модой на «советскость» к нам возвращается и дух, казалось бы, безвозвратно ушедшей эпохи полувоенного существования с всеобщей тревогой, подозрительностью и упованием на мудрость вождя, чьи решения, безусловно, единственно верные. Тупости и косноязычия всё больше. И как-то неожиданно и совсем свежо читаются строки Осипа Мандельштама: «В Европе холодно. В Италии темно./ Власть отвратительна, как руки брадобрея./ О, если б распахнуть, да как нельзя скорее,/ На Адриатику широкое окно».
Появляются исключительно новые смыслы: первая строка – насмешка над официальной пропагандой, вторая – критика режима, третья – чаяния либеральной интеллигенции и в конце – явный призыв к эмиграции.
И, возможно, идеологическую прозорливость явили жители Воронежа, где несколько лет назад предлагалось назвать одну из улиц именем поэта, в тридцатых отбывавшего там ссылку. Воронежцы выступили решительно против. Так что улицы Мандельштама там нет. И в Александрове нет. Но в Александрове в память о нём повесили мемориальную табличку. Для России это тоже редкость.
Николай Лившиц
Фото: cdn.nur.kz
